Форум » Дамский клуб » В стиле Мандельштама... » Ответить

В стиле Мандельштама...

Solo: Вот мы тут говорим о том, что женщина пишет о внутреннем переживании, а мужчина - о внешнем впечатлении. Скажите, как по-вашему: проза Мандельштама написано по-мужски или по-женски? Начнём с того, что это вообще написано очень оригинально. Я говорю о "Шуме времени". Если кто-то подзабыл это произведение, то его можно найти по адресу http://www.lib.ru/POEZIQ/MANDELSHTAM/shum_wremeni.txt Если лень много читать - можно довольствоваться тремя первыми новеллами (они очень маленькие) и высказать своё мнение. Очень жду! Предложение: написать каждому по зарисовке об окружающем его времени и городе. В стиле Мандельштама... или в своём собственном стиле. А потом почитаем и поудивляемся. Взгляните с другой стороны: это же богатейший мемуарный материал. Время можно брать не обязательно настоящее, можно прошедшее советское или перестроечное.

Ответов - 18

Сентябрьский Лис: Поскольку кому-то может не захотеться идти на другой сайт, привожу три первые произведения Мандельштама ждесь. О. Мандельштам. МУЗЫКА В ПАВЛОВСКЕ Взято с указанного сайта. Я помню хорошо глухие годы России - девяностые годы, их медленное оползание, их болезненное спокойствие, их глубокий провинциализм - тихую заводь: последнее убежище умирающего века. За утренним чаем разговоры о Дрейфусе, имена полковников Эстергази и Пикара, туманные споры о какой-то "Крейцеровой Сонате" и смену дирижеров за высоким пультом стеклянного Павловского вокзала, казавшуюся мне сменой династий. Неподвижные газетчики на углах, без выкриков, без движений, неуклюже приросшие к тротуарам, узкие пролетки с маленькой откидной скамеечкой для третьего, и, одно к одному, - девяностые годы слагаются в моем представлении из картин, разорванных, но внутренне связанных тихим убожеством и болезненной, обреченной провинциальностью умирающей жизни. Широкие буфы дамских рукавов, пышно взбитые плечи и обтянутые локти, перетянутые осиные талии, усы, эспаньолки, холеные бороды; мужские лица и прически, какие сейчас можно встретить разве только в портретной галерее какого-нибудь захудалого парикмахера, изображающей капули и "кок". В двух словах - в чем девяностые года. - Буфы дамских рукавов и музыка в Павловске; шары дамских буфов и все прочее вращаются вокруг стеклянного Павловского вокзала, и дирижер Галкин - в центре мира. В середине девяностых годов в Павловск, как в некий Элизий, стремился весь Петербург. Свистки паровозов и железнодорожные звонки мешались с патриотической какофонией увертюры двенадцатого года, и особенный запах стоял в огромном вокзале, где царили Чайковский и Рубинштейн. Сыроватый воздух заплесневших парков, запах гниющих парников и оранжерейных роз и навстречу ему - тяжелые испарения буфета, едкая сигара, вокзальная гарь и косметика многотысячной толпы. Вышло так, что мы сделались павловскими зимогорами, то есть круглый год жили на зимней даче в старушечьем городе, в российском полу-Версале, городе дворцовых лакеев, действительных статских вдов, рыжих приставов, чахоточных педагогов (жить в Павловске считалось здоровее) - и взяточников, скопивших на дачу-особняк. О, эти годы, когда Фигнер терял голос и по рукам ходили двойные его карточки: на одной половине поет, а на другой затыкает уши, когда "Нива", "Всемирная Новь" и "Вестники Иностранной Литературы", бережно переплетаемые, проламывали этажерки и ломберные столики, составляя надолго фундаментальный фонд мещанских библиотек. Сейчас нет таких энциклопедий науки и техники, как эти переплетенные чудовища. Но эти "Всемирные Панорамы" и "Нови" были настоящим источником познания мира. Я любил "смесь" о страусовых яйцах, двухголовых телятах и праздниках в Бомбее и Калькутте, и особенно картины, большие, во весь лист: малайские пловцы, скользящие по волнам величиной с трехэтажный дом, привязанные к доскам, таинственный опыт господина Фуке: металлический шар и огромный маятник, скользящий вокруг шара, и толпящиеся кругом серьезные господа в галстуках и с бородками. Мне сдается, взрослые читали то же самое, что и я, то есть главным образом приложения, необъятную, рас плодившуюся тогда литературу приложений к "Ниве" и пр. Интересы наши, вообще, были одинаковы, и я семи-восьми лет шел в уровень с веком. Все чаще и чаще слышал я выражение fin de si cle, конец века, повторявшееся с легкомысленной гордостью и кокетливой меланхолией. Как будто, оправдав Дрейфуса и расквитавшись с Чертовым островом, этот странный век потерял свой смысл. У меня впечатление, что мужчины были исключительно поглощены делом Дрейфуса, денно и нощно, а женщины, то есть дамы с буфами, нанимали и рассчитывали прислуг, что подавало неисчерпаемую пищу приятным и оживленным разговорам. На Невском, в здании костела Екатерины, жил почтенный старичок - p re Лагранж. На обязанности этого преподобия лежала рекомендация бедных молодых французских девушек боннами к детям в порядочные дома. К p re Лагранжу дамы приходили за советами прямо с покупками из Гостиного двора. Он выходил старенький, в затрапезной ряске, ласково шутил с детьми елейными, католическими шутками, приправленными французским остроумием. Рекомендации p re Ла-гранжа ценились очень высоко. Знаменитая контора по найму кухарок, бонн и гувернанток на Владимирской улице, куда меня частенько прихватывали, походила на настоящий рынок невольников. Чаявших получить место выводили по очереди. Дамы их обнюхивали и требовали аттестации. Аттестация совершенно незнакомой дамы, особенно генеральши, считалась достаточно веской, иногда же случалось, что выведенное на продажу существо, присмотревшись к покупательнице, фыркало ей в лицо и отворачивалось. Тогда выбегала посредница по торговле этими рабынями, извинялась и говорила об упадке нравов. Еще раз оглядываюсь на Павловск и обхожу по утрам дорожки и паркеты вокзала, где за ночь намело на пол-аршина конфетти и серпантина, - следы бури, которая называлась "бенефис". Керосиновые лампы переделывались на электрические. По петербургским улицам все еще бегали конки и спотыкались донкихотовые коночные клячи. По Гороховой до Александровского сада ходила "каретка" - самый древний вид петербургского общественного экипажа; только по Невскому, гремя звонками, носились новые, желтые, в отличие от грязно-бордовых, курьерские конки на крупных и сытых конях.

Сентябрьский Лис: О. Мандельштам. РЕБЯЧЕСКИЙ ИМПЕРИАЛИЗМ Конный памятник Николаю Первому против Государственного Совета неизменно, по кругу, обхаживал замшенный от старости гренадер, зиму и лето в нахлобученной мохнатой бараньей шапке. Головной убор, похожий на митру, величиной чуть ли не с целого барана. Мы, дети, заговаривали с дряхлым часовым. Он нас разочаровывал, что он не двенадцатого года, как мы думали. Зато о дедушках сообщал, что они - караульные, последние из николаевской службы и во всей роте их не то шесть, не то пять человек. Вход в Летний сад со стороны набережной, где решетки и часовня, и против Инженерного замка охранялся вахмистрами в медалях. Они определяли, прилично ли одет человек, и гнали прочь в русских сапогах, не пускали в картузах и в мещанском платье. Нравы детей в Летнем саду были очень церемонные. Пошептавшись с гувернанткой или няней, какая-нибудь голоножка подходила к скамейке и, шаркнув или присев, пищала: "Девочка (или мальчик - таково было официальное обращение), не хотите ли поиграть в 'золотые ворота' или 'палочку-воровочку'?" Можно себе представить после такого начала, какая была веселая игра. Я никогда не играл, и самый способ знакомства казался мне натянутым. Случилось так, что раннее мое петербургское детство прошло под знаком самого настоящего милитаризма и, право, в этом не моя вина, а вина моей няни и тогдашней петербургской улицы. Мы ходили гулять по Большой Морской в пустынной ее части, где красная лютеранская кирка и торцовая набережная Мойки. Так незаметно подходили мы к Крюкову каналу, голландскому Петербургу эллингов и нептуновых арок с морскими эмблемами, к казармам гвардейского экипажа. Тут, на зеленой, никогда не езженной мостовой муштровали морских гвардейцев, и медные литавры и барабаны потрясали тихую воду канала. Мне нравился физический отбор людей: все ростом были выше обыкновенного. Нянька вполне разделяла мои вкусы. Так мы облюбовали одного матроса - "черноусого" и приходили на него лично посмотреть и, уже отыскав его в строю, не сводили с него глаз до конца учения. Скажу и теперь, не обинуясь, что семи или восьми лет весь массив Петербурга, гранитные и торцовые кварталы, все это нежное сердце города, с разливом площадей, с кудрявыми садами, островами памятников, кариатидами Эрмитажа, таинственной Миллионной, где не было никогда прохожих и среди мраморов затесалась всего одна мелочная лавочка, особенно же арку Главного штаба, Сенатскую площадь и голландский Петербург я считал чем-то священным и праздничным. Не знаю, чем населяло воображение маленьких римлян их Капитолий, я же населял эти твердыни и стогны каким-то немыслимым и идеальным всеобщим военным парадом. Характерно, что в Казанский собор, несмотря на табачный сумрак его сводов и дырявый лес знамен, я не верил ни на грош. Это место тоже было необычайное, но о нем после. Подкова каменной колоннады и широкий тротуар с цепочками предназначался для бунта, и в моем воображении место это было не менее интересно и значительно, чем майский парад на Марсовом поле. Какая будет погода? Не отменят ли? Да будет ли в этом году?.. Но уже раскидали доски и планки вдоль Летней канавки, уже стучат плотники по Марсову полю; уже горой пухнут трибуны, уже клубится пыль от примерных атак и машут флажками расставленные вешками пехотинцы. Трибуна эта строилась дня в три. Быстрота ее сооружения казалась мне чудесной, а размер подавлял меня, как Колизей. Каждый день я навещал постройку, любовался плавностью работы, бегал по лесенкам, чувствуя себя на подмостках, участником завтрашнего великолепного зрелища, и завидовал даже доскам, которые наверное увидят атаку. Если бы спрятаться в Летнем саду незаметно! А там столпотворение сотни оркестров, поле, колосящееся штыками, чресполосица пешего и конного строя, словно не полки стоят, а растут гречиха, рожь, овес, ячмень. Скрытое движение между полками по внутренним просекам! И еще - серебряные трубы, рожки, вавилон криков, литавр и барабанов... Увидеть кавалерийскую лаву! Мне всегда казалось, что в Петербурге обязательно должно случиться что-нибудь очень пышное и торжественное. Я был в восторге, когда фонари затянули черным крепом и подвязали черными лентами по случаю похорон наследника. Военные разводы у Александровской колонны, генеральские похороны, "проезд" были моим ежедневным развлечением. "Проездами" тогда назывались уличные путешествия царя и его семьи. Я хорошо навострился распознавать эти штуки. Как-нибудь у Аничкова, как усатые рыжие тараканы, выползали дворцовые пристава: "Ни чего особенного, господа. Проходите, пожалуйста. Честью просят..." Но уже дворники деревянными совками рассыпали желтый лесок, но усы околоточных были нафабрены и, как горох, по Караванной или по Конюшенной была рассыпана полиция. Меня забавляло удручать полицейских расспросами - кто и когда поедет, чего они никогда не смели сказать. Нужно сказать, что промельк гербовой кареты с золотыми птичками на фонарях или английских санок с рысаками в сетке всегда меня разочаровывал. Тем не менее игра в проезд представлялась мне довольно забавной. Петербургская улица возбуждала во мне жажду зрелищ, и самая архитектура города внушала мне какой-то ребяческий империализм. Я бредил конногвардейскими латами и римскими шлемами кавалергардов, серебряными трубами Преображенского оркестра, и после майского парада любимым моим удовольствием был конногвардейский полковой праздник на Благовещенье. Помню также спуск броненосца "Ослябя", как чудовищная морская гусеница выползла на воду, и подъемные краны, и ребра эллинга. Весь этот ворох военщины и даже какой-то полицейской эстетики пристал какому-нибудь сынку корпусного командира с соответствующими семейными традициями и очень плохо вязался с кухонным чадом средне-мещанской квартиры, с отцовским кабинетом, пропахшим кожами, лайками и опойками, с еврейскими деловыми разговорами.

Сентябрьский Лис: О. Манедельштам. БУНТЫ И ФРАНЦУЖЕНКИ Дни студенческих бунтов у Казанского собора всегда заранее были известны. В каждом семействе был свой студент-осведомитель. Выходило так, что смотреть на эти бунты, правда на почтительном расстоянии, сходилась масса публики: дети с няньками, маменьки и тетеньки, не смогшие удержать дома своих бунтарей, старые чиновники и всякие праздношатающиеся. В день назначенного бунта тротуары Невского колыхались густою толпою зрителей от Садовой до Аничкова моста. Вся эта орава боялась подходить к Казанскому собору. Полицию прятали во дворах, например, во дворе Екатерининского костела. На Казанской площади было относительно пусто, прохаживались маленькие кучки студентов и настоящих рабочих, причем на последних показывали пальцами. Вдруг со стороны Казанской площади раздавался протяжный, все возрастающий вой, что-то вроде несмолкавшего "у" или "ы", переходящий в грозное завывание, все ближе и ближе. Тогда зрители шарахались, и толпу мяли лошадьми. "Казаки - казаки", - проносилось молнией, быстрее, чем летели сами казаки. Собственно "бунт" брали в оцепление и уводили в Михайловский манеж, а Невский пустел, будто его метлой вымели. Мрачные толпы народа на улицах были моим первым сознательным и ярким восприятием. Мне было ровно три года. Год был девяносто четвертый, меня взяли из Павловска в Петербург, собравшись поглядеть на похороны Александра III. На Невском, где-то против Николаевской, сняли комнату в меблированном доме, в четвертом этаже. Еще накануне вечером я взобрался на подоконник, вижу: улица черна народом, спрашиваю: "когда же они поедут?" - говорят: "Завтра". Особенно меня поразило, что все эти людские толпы ночь напролет проводили на улице. Даже смерть мне явилась впервые в совершенно неестественном пышном, парадном виде. Проходил я раз с няней своей и мамой по улице Мойки мимо шоколадного здания Итальянского посольства. Вдруг - там двери распахнуты и всех свободно впускают, и пахнет оттуда смолой, ладаном и чем-то сладким и приятным. Черный бархат глушил вход и стены, обставленные серебром и тропическими растениями; очень высоко лежал набальзамированный итальянский посланник. Какое мне было дело до всего этого? Не знаю, но это были сильные и яркие впечатления, и я ими дорожу по сегодняшний день. Обычная жизнь города была бедна и однообразна. Ежедневно к часам пяти происходило гулянье на Большой Морской - от Гороховой до арки Генерального штаба. Все, что было в городе праздного и вылощенного, медленно двигалось туда и обратно по тротуарам, раскланиваясь и пересмеиваясь: звяк шпор, французская и английская речь, живая выставка английского магазина и жокей-клуба. Сюда же бонны и гувернантки, моложавые француженки, приводили детей: вздохнуть и сравнить с Елисейскими полями. Ко мне нанимали стольких француженок, что все их черты перепутались и слились в одно общее портретное пятно. По разумению моему, все эти француженки и швейцарки от песенок, прописей, хрестоматий и спряжений сами впадали в детство. В центре мировоззрения, вывихнутого хрестоматиями, стояла фигура великого императора Наполеона и война двенадцатого года, затем следовала Жанна д'Арк (одна швейцарка, впрочем, попалась кальвинистка), и сколько я ни пытался, будучи любознательным, выведать у них о Франции, ничего не удавалось, кроме того, что она прекрасна. У француженок ценилось искусство много и быстро говорить, у швейцарок - знание песенок, из которых коронная - "песенка о Мальбруке". Эти бедные девушки были проникнуты культом великих людей: Гюго, Ламартина, Наполеона и Мольера... По воскресеньям их отпускали слушать мессу, никаких знакомств им не полагалось. Где-нибудь в Ильдефрансе: виноградные бочки, белые дороги, тополя, винодел с дочками уехал к бабушке в Руан. Вернется - все "scell ", прессы и чаны опечатаны, на дверях и погребах - сургуч. Управляющий пытался утаить от акциза несколько ведер молодого вина. Его накрыли. Семья разорена. Огромный штраф, - и, в результате, суровые законы Франции подарили мне воспитательницу. Да какое мне дело было до гвардейских праздников, однообразной красивости пехотных ратей и коней, до батальонов с каменными лицами, текущих гулким шагом по седой от гранита и мрамора Миллионной? Весь стройный мираж Петербурга был только сон, блистательный покров, накинутый над бездной, а кругом простирался хаос иудейства, не родина, не дом, не очаг, а именно хаос, незнакомый утробный мир, откуда я вышел, которого я боялся, о котором смутно догадывался и бежал, всегда бежал. Иудейский хаос пробивался во все щели каменной петербургской квартиры, угрозой разрушенья, шапкой в комнате провинциального гостя, крючками шрифта нечитаемых книг "Бытия", заброшенных в пыль на книжную полку шкафа, ниже Гете и Шиллера, и клочками черно-желтого ритуала. Крепкий румяный русский год катился по календарю с крашенными яйцами, елками, стальными финляндскими коньками, декабрем, вейками и дачей. А тут же путался призрак - новый год в сентябре и невеселые странные праздники, терзавшие слух дикими именами: Рош-Гашана и Иом-кипур.


McNamara: У нас народ некомпанейский в этом плане. Понимаю, все занятые люди, а для того, чтобы хоть что-то написать - нужно время. Однако, всё-таки предлагаю поддержать начинание. Времени всегда на всё будет нехватать. А рассказы интересные. И хочется, чтобы хоть кто-то откликнулся, может быт, своё что-нибудь написал. В общем, постараюсь справиться с этой задачей и отойти от привычных героев ради того, чтобы оглядеться вокруг и подумать: на что похоже наше время А что касается Мандельштама: ему действительно удалось сделать такие вот зарисовки, что легко представляешь, как оно выглядело в то время, когда он жил. Вывод: не надо ему было писать стихи, в которых всё равно ничего непонятно. Рассказы у него явно лучше получаются.

SpinOff: Не знаю… проза Мандельштама, по-моему, не сильно отличается от прозы Набокова или Цветаевой – во всяком случае, в том, что касается воспоминаний детства. А стихи у него совершенно необычные, уникальные, «свои»… *вычеркивает длинный абзац о своем восхищении Мандельштамом* *провокационно* Вот у кого проза куда лучше стихов, так это у Пушкина. *ушел писать мемуары*

Сентябрьский Лис: SpinOff пишет: *вычеркивает длинный абзац о своем восхищении Мандельштамом* Ну зачем же сразу вычёркивать? Могли бы и написать! SpinOff пишет: *провокационно* Вот у кого проза куда лучше стихов, так это у Пушкина. У Пушкина не проза хуже стихов, а стихи лучше прозы. ;) SpinOff пишет: *ушел писать мемуары* Ждём! Solo обещала присоединиться. Её же идея по созданию зарисовок.

SpinOff: Сентябрьский Лис пишет: Ну зачем же сразу вычёркивать? Могли бы и написать! Очень технично получается, с анжамбманами и гипердактитилическими рифмами. Будет дискриминация )))))) Но вкраце: Мандельштам это как явление природы. Быть может, надо быть физиком (или лириком), чтобы понимать его, не знаю, но скорее всего в виду имелось нечто иное нежели понимание. Вряд ли мы сейчас говорим о том, что, например, «и вчерашнее солнце на черных носилках несут» не соотносится ни с какой реальной картиной? Сентябрьский Лис пишет: Ждём! Не выходят у меня мемуары. Память слишком плохая :) Извините, что вызвал надежды, которые не смогу реализовать.

Сентябрьский Лис: ДИСКРИМИНАЦИЯ (от лат. discriminatio - различение) - общеправовой термин, обозначающий обычно ущемление прав государства, юридических или физических лиц (по сравнению с другими государствами, юридическими или физическими лицами). Д. во всех формах запрещается внутренним правом демократических государств, а также международным правом. Термин употребляется в Конституции РФ, более чем в 20 законах РФ, в Трудовом кодексе РФ. Статья 136 УК РФ устанавливает ответственность за Д., т. е. нарушение прав, свобод и законных интересов человека и гражданина в зависимости от его пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям или каким-либо социальным группам. Большой юридический словарь SpinOff пишет: Очень технично получается, с анжамбманами и гипердактитилическими рифмами. Честно говоря, затрудняюсь связать эти два определения. А по поводу Зарисовок... Предлагающий - осуществляет! Значит, с нас и начнём!

SpinOff: Сентябрьский Лис пишет: Честно говоря, затрудняюсь связать эти два определения. Я имел в виду, что если бы я стал всерьез объяснять, что же мне нравится у Мандельштама, то объяснение получилось бы настолько насыщенное технической терминологией, что я не был уверен, насколько оно будет понятно людям, с ней не знакомым. Дискриминация по образованию, как с иностранными языками. Я вижу, что в данном Вами определении образование не упоминается, но в любом случае, мне кажется, что большого смысла в подобном объяснении все равно не будет. :( Я был неправ?

McNamara: SpinOff На каждый термин есть определение. Понимаю, что это сложно, но ведь можно любое понятие выразить более простыми словами. И совершенно необязательно вдаваться в сложные технические термины. И потом, мы говорим о поэзии. Если для того, чтобы объяснить, чем нравится поэзия, нужна техническая терминология - что же это за поэзия?

SpinOff: McNamara пишет: На каждый термин есть определение. Понимаю, что это сложно, но ведь можно любое понятие выразить более простыми словами. Это, строго говоря, не совсем верно. Есть неопределяемые термины (типа точки в математике). Но не в этом дело. Мне кажется, что Вы не совсем поняли суть моего ответа. Я как раз и имел в виду, что техническое объяснение было бы неудобочитаемо. Я не сказал ни слова о том, что его нельзя снабдить цитатами из учебников или энциклопедий, но, как Вы совершенно верно заметили, есть такая вещь как «добавочная стоимость». Проще говоря, игра не стоит свеч – не переубежу же я Вас, да и зачем? McNamara пишет: Если для того, чтобы объяснить, чем нравится поэзия, нужна техническая терминология - что же это за поэзия?Позвольте мне с вами не согласиться. Суждение о поэзии есть суждение субъективное, но у него могут быть достаточно точные объективные корреляты. Говоря совсем грубо, стихи с точным размером «нравятся» больше чем стихи, где размер ломается (при прочих равных). То, чего я не стал делать, это приводить такие вот объективные факторы. Я просто не вижу смысла оперировать утверждениями типа «нравится стихи – не нравится стихи», потому что они ничего не объясняют, кроме того, что у нас с Вами разные эстетические суждения. Но вот вам пример. Мне вообще нравится сложный синтаксис в поэзии – а у Мандельштама он просто великолепен. А Вам он, наверно, не нравится (непонятно это очень часто именно сложная структура). Отсюда разница в суждении. Я держу пари, что я мог бы найти такие же разницы в более формальных аспектах поэзии Мандельштама, но это, как Вы сами признаете, в отсутствие общей терминологии сложно.

Соискатель: Зарисовка в собственном стиле (Пишу, по традиции, от Гостя). В виде таких зарисовок обычно пишут воспоминания детства. Но у меня воспоминания мрачные. Вернее, не мрачные, а спокойно-беспросветные. Да, детству свойственно всё видеть в розовом свете и тогда мы считали, что многое вокруг нас – это хорошо. Но теперь, оглядываясь на то время, я вижу, что это был не розовый цвет, а серый. Это нам казалось, что он – розовый. Пасмурное небо, серые дома. Очереди, в которых стоят люди в стандартной серой (никакого цвета) одежде... Небо, конечно, могло быть и ясным, а день – солнечным, но дома и люди оставались серыми. Это нам казалось, что они цветные... Днём на улицах было мало машин и мало прохожих: все были на работе. Ребёнок, вернувшись из школы, мог поднять шум, гам, вой, лай, тарарам в квартире – соседи на него никогда не жаловались, т.к. этот шум-гам-лай-вой было некому слушать: все были на работе. Этот гам мог услышать разве что другой такой же ребёнок, вернувшийся из школы. Но ему было всё равно, он и сам мог пошуметь, пока никого нет. Да и детей было мало: один ребёнок в семье – норма. Два – У! – это уже много! Где-то в интернете на демографических сайтах мне попадалась информация, что международный Красный Крест поднял вопрос об угрозе вымирания русской нации в середине 60-х годов, а вовсе не в 90-х. В 90-х была уже катастрофа. Я – верю. Больше половины моих одноклассников не имело ни братьей, ни сестёр. Три ребёнка было только в одной семье. О ней говорили с сочувствием: многодетная семья! Конечно, им тяжело! Трое детей!.. И вот мы – одинокие дети родителей, которые всегда на работе, выбегали в свободное от школы время на улицу и радовались серым домам и серому небу, и серому асфальту с серыми весенними ручейками так, как могут радоваться только дети. И мы верили в то, что счастливы, не подозревая, что несчастны. А на уроках истории пожилая учительница назидательным тоном говорила, что коммунизм – это когда от каждого будут требовать работу по способностям, а выдавать всё необходимое – по потребностям. Мне всегда становилось страшно при этих словах. Вдруг те, которые должны будут определять мои потребности, отберут у меня моё индивидуальное пальто, сшитое мамой на швейной машинке, и выдадут телогрейку, потому, что решат, что таковы мои потребности. А способности? Вдруг они там решат, что мои способности – грузить уголь по восемнадцать часов в сутки?.. Мне становилось жутко и оставалось только надеяться, что коммунизм ещё не скоро, и я, может быть, до него не доживу. А пока можно было иметь индивидуальное пальто и даже индивидуальное хобби – например, собирать марки «Почта СССР». Мы радовались, что нет войны, что китайцы всё ещё не напали, что американцы всё ещё не запустили в нас атомной (или водородной) бомбой и что коммунизм ещё далеко. * * * Принято умиляться, тосковать и испытывать ностальгию по детству. Хочу ли я вернуться в своё детство? НЕТ!!!

Соискатель 2: (Просто зарисовка, отдельные детали) Эпиграф: - А как оно было, в начале 90-х? - О! Тогда уже был Санкт-Петербург... Не знаю, как сейчас называют этот магазин в центре Питера. Не интересовался. Но когда мне было... вот не помню, но от семи до десяти – все называли его по-старому: ДЛТ. Чего там только не было!... Игрушечный рай, «вавилонское столпотворение». Всё, что только может изобрести фантазия. Трансформеры, поезда, машины, автоматы, игры всякие разные, километровые прилавки и стеллажи, а на них – игрушки, игрушки, игрушки, а на игрушках – ценники, ценники… Кто из нас с вожделением не мечтали «хоть одним глазом» посмотреть на это игрушечное изобилие во всей его внушительной красоте?! Вот чтобы сразу – и всё целиком! И, словно по нашим настоятельным мечтам, по телеку стали ежедневно гонять детский канал «2Х2». Передачи шли, мультики показывали, про трансформеров, роботэк, черепашек-ниндзя. Всё для детей. И вот между мультиками показывали этот самый ДЛТ. И хвастались игрушками. Не иначе, для таких вот, вроде нас, которые мечтают посмотреть «хоть одним глазком». - Вчера видел, после черепашек? - А что? - Тётка эта, которая на Барби похожа, магнитофон показывала. Специально для детей. Который не бьётся. - И что? - Берёт его и об пол – бах! С азартом: - Разбился? - Не-а. Нифига… - М-да… - С мечтательным вздохом: - А я бы разбил… А какие мы были грамотные! Это только родители могут думать, что когда пацану 7 – он не знает, откуда берутся дети. Вы Барби беременную видели? Девчонки такими играются. Видели? Тогда об чём вопрос? И не надо говорить семилетнему пацану о аистах. Засмеёт. А про капусту вообще молчите. Потому что про «капусту» он лучше вас всё объяснить может. Посудите сами. «Капуста» - это «зелёные». И если у тебя много «капусты» - ты можешь завести себе шикарную тачку, насажать в неё баб… то есть, барб… то есть, барбей. В общем, тех самых, которые потом будут ходить беременные. А если у тебя не очень много «капусты» - ты всё равно можешь завести себе тачку. Только на заднем сидении вместо барбей будут под потолок лежать связки сосисок, которые ты потащишь на рынок, к тебе лично принадлежащему пространству метр на метр, чтобы получить за свои сосиски «деревянные», которые потом можно сменять на «зелёные»… И дальше по списку. И не надо семилетнему пацану об аистах рассказывать. Он лучше вас знает, что к чему. Что ещё было? Бесконечные ряды разнокалиберных киосков, неизменно обшарпанных, обглоданных, «помеченных» со всех сторон бродячими собаками. Весной и осенью вокруг киосков – раздолбанный асфальт и неизменные «мостки» из картонных коробок, фанерных решёток и прочего мусора, разложенных по жидкой грязи в тщетной надежде, что это поможет потенциальным покупателям дотянуться до узких окошечек. Ряды этих киосков, казалось, заполняли всё свободное пространство между домами, магазинами, остановками – и дорогой. Тогда, много лет назад, в начале 90-х, когда каждый год тянулся бесконечно, казалось, что вот так, «как сейчас» - будет всегда. И вечно будут стоять эти нескончаемые ряды киосков на всех свободных местах. Вечно будут торчать поломанные вагоны между железнодорожных путей. Люди будут ехать через пол города, в час-пик, чтобы купить сгущёнку и американские сосиски на пару сотен дешевле. По улицам летом будут ходить взрослые дяди и тёти в цветастых семейных трусах. И неизменная эта карусель будет нестись, нестись, вращаться, захватывая собою всё пространство огромного мира, в котором сольются воедино эти цвета, киоски, магазины, вагоны, картонные мостки, асфальт, грязь, пыль, голоса, лица… Кто знал, что карусель однажды развалится, девяностые пройдут, мир изменится в очередной раз – и даже неизменные киоски исчезнут, канут в небытие вместе со всем «малым бизнесом». Город станет чище и как грибы после дождя, вырастут огромные коробки супермаркетов (которые, кстати, тоже будут называться – «Карусель»), выделяясь среди серых домов своими яркими цветами и громкими песнями, зазывающими покупателей обещаниями скидок и подарков.

Сентябрьский Лис: Извините за краткость, но этим смайлом выражены все мои чувства. Всё чудесно, очень здорово, Ждём продолжения от остальных!

Соискатель 3: Поход в библиотеку Библиотека – самый крупный абонемент – находится, естественно, в центральной част города. К ней нужно ехать, сделав несколько пересадок на общественном транспорте. А на личном транспорте ехать вообще бесполезно: в центре такие пробки, что на метро получится несравнимо быстрее и нервов меньше. Путь в библиотеку из станции метро пролегает мимо собора Владимирской иконы Божьей Матери. Я всегда захожу в него, когда прохожу мимо. Собор роскошный, мало пострадавший в советское время. Возле него – традиционная череда профессиональных нищих. Они стоят с костылями и пластмассовыми разовыми стаканчиками, которые протягивают за милостыней. Одеты традиционно-грязно и обшарпано. Вон, молодой человек, лет тридцати, состроив гримасу (это на тот случай, если вдруг встретится кто-то знакомый – так чтоб не узнал), гнусавит что-то, протягивая вперёд оголённую культю ноги. Протез стоит здесь же, возле хозяина, замотанный в тряпки и газету, чтоб непонятно было, что это такое. Сам молодой человек опирается на костыли и протягивает вперёд беленькую баночку из-под йогурта с копейками на дне. На обратном пути мне довелось встретить его. Завернув в подворотню и пристегнув протез, а также приведя в порядок одежду, он вышел и пошёл в сторону метро даже не хромая. Его не возможно было бы узнать, если бы он, шествуя элегантной походкой, не нёс подмышкой ненужные теперь костыли. Но мы идём дальше, наша цель – библиотека. Сворачиваем в переулок. По обеим сторонам дороги переулок заставлен машинами. В любое время года, в любой сезон эти крутые тачки и обшарпанные ветераны отечественных дорог неизменно грязны. Сейчас, когда русские ездят на дорогих иномарках и одеваются во всё импортное внешне русского от иностранца можно отличить только по двум признакам: русские шмыгают носом и не моют своих машин. Вероятно, тут имеет место древняя русская философия: зачем высмаркивать сопли, когда они всё равно накопятся; зачем мыть машину, когда она всё равно, рано или поздно, испачкается. Машина типичного гражданина РФ бывает чистой только один раз в своей жизни: когда он её только что купил. Пройдя переулок и свернув ещё, раз мы оказываемся наконец у библиотеки. Это одна из крупнейших библиотек. В раздевалку всегда очередь. Даже две: одна, чтобы сдать одежду, другая, чтобы забрать её. Бедные гардеробщицы мечутся как белки в колесе, наверное, они каждый день сбрасывают не меньше килограмма своего веса. Они обслуживают две очереди одновременно. Едва взглянув на номерок того, кто получает, гардеробщице передаёт этот номерок тому, кто сдаёт, хватает его куртку, бежит по указанному номеру, снимает ту, которая на нём висит, вешает новую и быстренько тащит её тому, кто получает, чтобы мимолётно взглянув на следующий номерок, тут же передать его другому и умчаться по указанному номеру... И всё это со страшной скоростью. Как они не перепутают? Может и путают иногда, но при мне не путали ни разу. Основной контингент читателей – это студенты. Я люблю разглядывать студентов, пока стою в очереди. Очередей в библиотеке много: чтобы сдать пальто, чтобы взять пальто, чтобы сдать книги, чтобы взять книги. Если просрочил и задержал возврат – необходимо заплатить штраф в кассу, а туда тоже очередь. Меня они не нервируют: других-то очередей больше нет. А тут – все признаки информационного голода населения, который одна-единственная библиотека удовлетворить не в состоянии. Мальчики – высокие, тощие и недоразвитые. Девочки – с мокрыми, иногда по калено, гачами брюк, голой поясницей и без талии. Талии нынче не в моде. То есть теоретически, в моде, но практически талии ни у кого нет. Говорят, что это от того, что девочки постоянно ходят в брюках: поскольку пояс брюк занижен, туловище перехватывается не на талии, а гораздо ниже, также при движении – все повороты, наклоны, просто положение сидя производится так, как диктует фасон брюк: позвоночник гнётся где-то не в том месте, таз тоже куда-то не туда. Тело приспосабливается под всё это, привыкает, формируется по-другому и талия исчезает. Впрочем, я ортопедии не разбираюсь, зато вижу результат: не вижу талии. Хотя, впрочем, и без талии неплохо. В любом случае, современные девочки выглядят лучше, чем современные мальчики. Студенты – все разные? Нет, они как-то одинаково-разные. Стремятся следовать моде и не отстать от других. Волосы могут быть короткими, могут быть длинными, но укладка волос – большая редкость. Брюки могут быть широкими и потому мокрыми, могут быть узкими и потому сухими. Куртки приветствуются как раз такие, чтоб было видно, что нет талии. Что же нынешняя молодёжь хуже, чем молодёжь нашего поколения? Лучше! Во время нашей молодости все заборы были исписаны вдоль и попрек только буквосочетанием «икс, игрек и ещё один непонятный математике знак», а теперь все бетонные поверхности заборов расписаны граффити. Я очень люблю граффити. Конечно, если это настоящее произведение, а не какая-то аляпистая безвкусица. Напротив нашей ТЭЦ, на бетонном ограждении протяжённостью в одну автобусную остановку, какой-то безымянный мастер (не побоюсь этого слова) расписал этот забор в настоящее произведение искусства. Это была панорама взаимосвязанных между собою картин, выполненная в ограниченной цветовой гамме: чёрный, белый, красный и жёлтый. Целый год проезжая мимо него у меня была мысль выйти и сфотографировать это чудо. Теперь от него почти ничего не осталось: большая часть замазана безвкусными проявлениями других художников. До сих пор не могу простить себе, что в своё время, мне было лень выйти и сфотографировать это.

Соискатель 4: Весёлая жизнь Я люблю этот магазин. Он вырос среди жилых домов очаровательной ярко-жёлтой коробкой. Хотя, здесь и жилые дома такими же коробками. Разве что, более высокими и не жёлтого цвета. Как мы ругались, когда этот магазин строили! Ну представьте себе: на пустыре, как раз на углу квартала, где добропорядочные граждане выгуливают своих четвероногих дармоедов, а раньше вообще было непроходимое болото, вдруг поставили бетонный забор. И забор этот простоял, вопреки современным темпам строительства, не меньше года, если не двух. Ладно, наш народ предприимчивый, можно найти лазейку и всё равно выгуливать четвероногих дармоедов. Потому что в противном случае, они будут класть свои даром наетые кучи прямо на тротуаре. Что, впрочем, они и так с успехом делают. Но вернёмся к стройке. В один прекрасный день стройка закипела-таки, загрохотали вбиваемые сваи, огромные грузовики принялись таскать на своих колёсах жирную грязь, на фоне которой дармоедские кучки не просто растворились, о них уже и вспоминать-то было смешно. К чему тут кучки? Да к тому, что подъезд к воротам стройки физически невозможно было проложить иначе, чем через тротуар. А беда ещё и в том, что подойти к своим домам с остановки электрички или автобуса иначе чем через тот же самый тротуар просто невозможно. И вот наконец серое, непрезентабельного вида строение в два этажа, обшитое чем-то вроде листового железа, с автостоянкой на первом и магазином на втором, было торжественно выкрашено в тот самый приятно-кричащий ярко-жёлтый цвет и не менее торжественно открыто. Но вот беда: устроители всего этого кричаще-зазывающего пятна рассчитывали на автомобилистов и позабыли, что как раз через это место проходили пешеходные дороги к кварталу. И мы, те самые пешеходы, были поставлены перед фактом, что ходить домой со станции или с автобуса нам предстоит либо путаясь под ногами, то есть колёсами автомобилей, прямо по проезжей части, либо в обход, через пол квартала, где-то далеко в стороне. Вряд ли кто-то прислушивался к нашей ругани, но всё-таки, как это ни странно, дороги были упорядочены, со временем появились более-менее сносные пути и подходы как к магазину, так и к вожделенному месту жительства. И мы, счастливые и довольные, зашли-таки в ярко-жёлтый супермаркет, поднялись по новомодному эскалатору на второй этаж… И не знаем с тех пор, радоваться или приходить в ужас. Нет, поймите меня правильно, магазин такой, что лет 15 назад и мечтать не приходилось. Есть в нём всё или почти всё, цены приятно удивляют. А прямо по залу снуют тяжеленные погрузчики и проявляют чудеса эквилибра, снимая с самой верхотуры, метров с пяти-семи, целые контейнеры разнообразной продукции, чтобы донести её до покупателей. Вот только некоторую тревогу ощущаешь, когда видишь нагромождения этих самых контейнеров под уходящим куда-то очень высоко потолком. Может быть, это мода такая – строить магазин без складских помещений, чтобы всё, что в нём есть, свисало где-то над головой и дух захватывало, когда представляешь себе, что будет, если эти штабеля однажды случайно перекосит и они обрушатся вниз. Но всё равно, мы полюбили этот новый магазин и эту новую жизнь, и уже смирились с ярко-жёлтым цветом безвкусной коробки, во внешнем виде которой есть только одно преимущество: её уж точно мимо не пройдёшь. Со всех сторон видно.

Solo: Эпиграф: 10 Фотографий, Которые Делает Начинающий Фотолюбитель 1. "Я в Париже!" (Риме, Москве, Бобруйске) - на фотографии изображен сам фотолюбитель и фонарный столб, возле которого он зачем-то встал с идиотской улыбкой или, напротив, каменной мордой. Вдали может маячить эйфелева башня, колизей или кремль - но они все равно не в фокусе. Снимается при первой турпоездке с фотоаппаратом. 2. "Закат!" (Восход, Затмение, Облака, Ливень) - на фотографии небо. Иногда тучи. Иногда краешек солнца. Иногда Луна. Иногда все это расцвечено в фотошопе в неестественно яркие цвета. Снимается обычно по пьяни или с похмелья. 3. "Море" (Пляж, Закат, Песок, Галька, Ленка) - на фотографии берег моря (озера, лужи), на фоне которого стоит (сидит, лежит, бежит) красивая (некрасивая) девушка в купальнике. Если фотографу удалось убедить подругу, что он - фотомастер, то подруга без купальника. Снимается обычно в процессе обольщения женщины. 4. "Нежность" (Лепестки, Любимой, С праздником 8 марта дорогие женщины!) - на фотографии букет (отдельный цветок) крупным планом (иногда - одни лишь тычинки и пестики). Снимается в припадке трудолюбия "сейчас я освою макрорежим" или в канун восьмого марта (а когда еще у мужика будут под рукой цветы?) 5. "Почти как люди" (Почти как мы, Братья наши меньшие) - на фотографии пасутся кони (дерутся собаки, любятся кошки, скребутся мыши). Снимается горожанином в момент выезда на дачу, когда по ошибке заехали в соседнее село. 6. "Пяточки" (Нежность, малыш, сынок, Здравствуй чудесный мир!) - на фотографии пятка (ладошка) младенца, которую держат дрожащие от волнения пальцы фотографа. Снимается при прибавлении семейства. 7. "Старость" (Дряхлость, Забытые и заброшенные, Годы ушли, Мудрость, Простите нас!) - на фотографии старик (старуха) в чистой, но бедной одежде, мудро (на самом деле - подслеповато) глядящие на фотографа. Снимается в приступе заботы о стариках и борьбы за социальную справедливость. 8. "Высоко-высоко!" (В полет! Стальные руки-крылья! Небо!) - на фотографии расплывчатый силуэт самолета с инверсионным следом. Снимается при покупке первого фотоаппарата с зумом. Снимается дважды, на электронный зум, и на оптический зум. После первого кадра фотограф отключает электронный зум, после второго - понимает, что оптический тоже никому не нужен. 9. "Первый раз!" (В первый класс! Первоклассница! Первоклассник!) - на фотографии ребенок с ранцем и букетом. Чаще всего - спиной к камере. В редких случаях - это девочка с колокольчиком и бантиками на руках дылды-десятиклассника. Снимается, когда прибавление в семействе начинает ходить в школу. 10. "Ночной город" (Ритм ночи, Ночной Дозор, Ночь в бетонных джунглях, Огоньки в ночи, Красные и белые) - на фотографии ночная улица, по которой несутся до неузнаваемости размазанные длинной выдержкой машины. С одной стороны машины сияют белыми огнями фар, с другой - красными стоп-сигналами. Снимается обычно из окна в первый вечер после покупки фотоаппарата. Источник Сайт Фотошоп-планет В перечне «10 Фотографий, Которые Делает Начинающий Фотолюбитель» не хватает одного жанра, к которому тяготеют многие, кто первый раз взял в руки фотоаппарат. "Что бы такое сфотографировать? Конечно же, вид из окна!" Вид из окна! Что может быть пошлее этого жанра?! Разве что жанр «Рожи на фоне бутылок и бутылки на фоне рож – очередная «днюха», которую почему-то принято увековечивать. А если «днюхи» нет, не зная, на что бы такое потратить плёнку, мы увековечиваем «вид из окна». Ну что там, за окном может быть интересного? Стена хрущёвки напротив, бачки с мусором, сосед, гуляющий с собакой (при этом и соседа и собаку нужно разглядывать в лупу т.к. я живу на седьмом этаже). В то время, когда я только начинала фотографировать – никогда я не страдала приверженностью к жанру «вид из окна». Фу, какая пошлость! Можно подумать, что мне больше не на что тратить плёнку! Что интересного может быть за окном?!! Когда мы переехали на новую квартиру, за окном был виден маленький треугольный квартальчик частного сектора. Он был сжат с двух сторон сужающимися улицами: улицей Ленина и Вокзальной магистралью. Обе они сходились на привокзальной площади, а в треугольничке между ними были зажаты какие-то жуткие деревянные дома и бараки, огороженные забором. Домов было не меньше десятка. Там жили люди. У них было печное отопление. Из крыши каждого дома торчало по нескольку труб, которые зимой дымили, но дымили как-то деликатно. Не помню, чтобы нам досаждал их дым. Из одного дома торчало восемь труб! Вся его крыша была просто утыкана кирпичными столбиками с зияющими чёрными отверстиями, которые периодически оживали, выпуская из себя серые или белые клубы. Перед домиками, нагромождёнными в полном беспорядке были микроскопические дворики, огороженные сплошным дощатым забором. На заборе буквами почти в человеческий рост было написано УЛ. ОМСКАЯ и номера домов. Номера не помню, а улица эта уже перестала существовать, перерезанная наискось широкой Вокзальной Магистралью. Мне нравилось наблюдать из окна седьмого этажа, как люди в этих старых скворечниках входят и выходят, вешают сушиться белье, кормят собаку на цепи, охраняющую микроскопический дворик в четыре квадратных метра. Потом эти дома снесли. Людей куда-то переселили, а треугольник между двумя улицами раскатали под «культурный пустырь» провели планировку местности, проложили гравиевые дорожки, засеяли газоны, которые даже иногда стригли. На память о старых домах осталось только насколько старых деревьев, которые не срубили и они остались украшать этот культурный пустырь. Так прошло ещё несколько лет. Вид за окном был достаточно зелёный и приятный, особенно, если учесть, что это центр города, где с парками не очень... Наконец наш «культурный пустырь» обнесли бетонным забором, и внутри начался классический советско-перестроечный долгострой. На этом этапе я уехала учиться в другой город. На коротких каникулах у меня хватало других занятий, нежели созерцание вида из окна. Возможность посозерцать его возникла только спустя лет десять. Вид из окна теперь представлял плотно укомплектованный квартал шестнадцатиэтажных домов. Глядя на них невозможно было поверить, что когда-то здесь ютился кусочек старой жизни с восемью печными трубами из одной крыши и маленькой дворняжкой на цепочке, караулившей микроскопический дворик. Ну почему я не сфотографировала в своё время этот вид из окна!

Solo: Это - не в стиле Мандельшама Несколько лет назад у нас в квартире случилась странная вещь. Неожиданно завоняло падалью... из папочкиной комнаты. Запах был очень сильный и падалью разило на всю квартиру. С каждым днём запах всё усиливался. Папочка утверждал, что ничего не чувствует (принюхался, видимо) и мы обследовали комнату только во время его отсутствия, когда он ходил погулять, например, потому как не хотели снискать себе славу параноиков в глазах папы. Я лично обнюхивала всю мебель в его комнате, но источника очень сильного трупного запаха так и не нашла. Единственное, что выяснила, что от шкафов, стола, стульев и кресла - не пахнет, а пахнет больше всего посреди комнаты, где никаких предметов нет, только ковёр на полу лежит. Ковер был мною собственноручно обнюхан, единственное, что я выяснила - ковёр - не пахнет, а пахнет где-то над ним где ничего нет. Разрешить эту загадку было крайне непросто. Тем временем, вонять стало ещё сильнее. Сначала была выдвинута версия: наверное, это воняют папочкины тапочки. Дождавшись, когда папа уйдёт в очередной раз гулять, мы бросились обнюхивать тапочки. Но тапочки пахли - как обыкновенные тапочки, а вовсе не дохлятиной. Следующая версия была: это пахнут папочкины носки. Мы в принудительном порядке забрали грязные носки и постирали их. Однако, носки ничем, кроме грязных носок не пахли (а это всё же несколько иной запах). Следующая версия была - "это пахнут папочкины ноги!" Проведя значительную воспитательную работу, папочку заставили-таки помыться во внеочередной раз, однако, как вы уже наверное догадываетесь, стойкая вонь дохлятины после этого нисколько не исчезла, а напротив только усиливалась с каждым днём. Я множество раз ползала по комнате на четвереньках, суя нос во все щели и углы, но это к разгадке нисколько не подвигало. На этой радостной ноте мы уехали на Валаам на неделю, тайно надеясь, что пока нас нет вонять само перестанет. Через неделю мы вернулись, и нас встретил радостный папочка и жутчайшая вонь в квартире. Причём, папочка утверждал, что он ничего не чувствует. Можно было бы заподозрить, что у меня обонятельная галлюцинация, но нас было двое, а как уже сказано в известном мультфильме - "Вместе только гриппом болеют, а с ума сходят по одиночке". Источник запаха обнаружил сам папочка, хотя он и не верил в его существование. Он вдруг вынес из своей комнаты пакет со странным содержимым, которое напоминало по виду замазку... Дело в том, что у папочки есть такая привычка: когда он покупает горячую курицу-гриль, он, чтобы она не остыла, суёт её под матрац в свою кровать. А потом, когда садится обедать, он достаёт тёпленькую курочку и съедает её. Однажды - то ли футбол был по телевизору, то ли ещё что - он забыл, что положил курицу гриль под матрац. Забыл напрочь. Кровать у него большая, двуспальная, матрац - мягкий. Мешочек с небольшой курочкой там сплющился, распластался, придавился матрацем, в общем, стал совсем незаметным. Именно потому и пахло сильнее всего посреди комнаты - ходя кругами на четвереньках, я проползала мимо угла кровати, где пахло сильнее всего, но не догадывалась, что нужно лезть под матрац. ... Далее следовала длительная воспитательная работа по отучению папочки класть купленную курицу-гриль под матрац.



полная версия страницы